Непристойный танец - Страница 44

Троица встала бок о бок, совершенно перегородив собою выход из беседки. Они стояли и молчали – и именно такое поведение в данный момент было ненормальным, как ни прикидывай.

– Господа, – преспокойно сказала Надя, – вам не кажется, что нарушать уединение влюбленных весьма нетактично?

Она говорила по-немецки, и тот, что в середине, заговорил на том же языке:

– Увы, фрейлейн, обстоятельства требуют… Я и сам удручен своей нетактичностью, да что ж поделать…

«А не сыщики ли? – пронеслось в голове у Сабинина. – Выследили какой-то непостижимой уловкой наш путь от «Горного ручья». Ну и что, какие у них доказательства?»

– В самом деле, господа, ваше присутствие здесь крайне обременительно, – сказал он, умышленно выбрав тот предельно хамский тон, каким особо чванливые субъекты говорят с прислугой и простонародьем. – Не убраться ли вам отсюда?

Если это сыщики, они такого тона не стерпят и моментально постараются внести ясность…

– Не получится, – сообщил тип в котелке. – Сожалею, что придется прервать столь пикантное рандеву, да такова уж наша печальная обязанность. Мы – социалисты, господа, точнее говоря, мы анархисты-антисольвентисты…

– И что эта абракадабра значит? – спросил Сабинин, что-то не слышавший доселе о таком анархистском течении вообще и в Австро-Венгрии в частности.

– Антисольвентизм – это отсутствие финансов, – невозмутимо пояснил котелок. – Это по латыни…

«Какая, к черту, полиция, – сердито подумал Сабинин. – Это же громилы!»

И с расстановкой произнес вслух:

– А по-моему, к вам больше всего подходит определение на греческом – анархист-антигаменид…

Котелок отнесся к его словам равнодушно – видимо, его познания в греческом уступали латинским. Зато тот, что стоял справа, оживился и печально протянул:

– Бог ты мой, Клаус, как несправедлив к эксплуатируемым буржуазный мир… Мы, идейные анархисты, вынуждены слоняться по унылым аллеям без гроша в кармане, а этот буржуа, у которого наверняка много интересного в карманах…

– И ценного, товарищ Гуго, – уточнил Клаус.

– Да, и ценного… Так вот, этот зажравшийся патентованный буржуа преспокойно восседает себе в этом роскошном бельведере, лакая шампанское…

– И пудрит мозги очаровательной дамочке… – поддержал третий.

– А дамочка сверкает брильянтами, награбленными у трудового класса… – сказал Клаус.

– Другими словами, мое развитое классовое чутье мне подсказывает совершить немедленную социализацию содержимого карманов этого франта, равно как и блескучек из дамочкиных ушек, а также с ее лебединой шейки…

– Боже, как безошибочно и последовательно твое классовое чутье, Гуго…

Они подхватывали друг у друга реплики, как опытный и хорошо сыгранный оркестр, цедили слова вяло, со злобой, несомненно пытаясь нагнать страха на случайные жертвы как раз этой ленивой бездушностью. Сабинин уже сталкивался с подобным в России, когда в Нижнем…

– Ну, положим, он не столь уж последователен, товарищ Клаус, – вмешался третий. – Как учит нас товарищ Август Бебель в своем классическом труде «Женщина и социализм», социализации женщин тоже следует уделять внимание. Мое мнение – дамочку тоже следует социализировать, не сходя с этого места. Посмотри, какова фигурка, каковы грудки…

– А не пойти ли вам, сударь, к чертовой матери? – по-прежнему спокойно сказала Надя.

Она, правда, употребила гораздо более смачное прилагательное, не имевшее отношения к нечистой силе, зато вплотную связанное с эротизмом. Сабинин оторопел, не ожидавши, что такое может сорваться с ее нежных губ.

– Ух ты! – восхищенно воскликнул Клаус. – А дамочка-то, похоже, видывала виды… – Неуловимо быстрым движением выхватив из-под пиджака раскрытый складной нож, он прикрикнул уже без всякого ломанья: – Сиди спокойно, франтик дохлый, тогда, смотришь, и живы останетесь. И заранее выверни карманы, чтобы не возиться. А ты, красоточка, лучше ложись-ка сама да смотри у меня, чтобы…

Привычным движением Сабинин сунул руку под пиджак, зорко сторожа их движения.

И опоздал.

Справа от него дважды ударил браунинг – негромко, хлестко. Клаус, подломившись в коленках, грянулся на доски так, словно уронили с высоты мешок с зерном. Нож отлетел в сторону, и Сабинин, вскочив, не теряя времени, отбросил его ногой под стол. Взял на прицел оставшихся, оторопело застывших в проеме.

Клаус, громко шипя сквозь зубы от боли и обеими руками ухватившись за правую ногу, корчился на полу. Как ни странно, он не орал в голос, хотя ему было, несомненно, больно, – битый волк, надо полагать, даже в таком положении не хотел лишнего шума…

– Ну что, гротескная пародия на анархистов? – без всякого волнения сказала Надя. – Продолжим теоретический диспут?

– Не надо… – пропыхтел Клаус. – Извиненьица просим, кто ж знал… Словами можно было объяснить, политики вы ср… – И замолчал, справедливо опасаясь ожесточить еще более своего хорошо вооруженного противника.

– Считаю до десяти, – хладнокровно сказала Надя. – Если на счете «одиннадцать» ваши морды еще будут маячить в пределах видимости, гробовщикам работы прибавится… Ну?

Двое, двигаясь невероятно проворно и ловко, подхватили стонавшего Клауса под мышки и, несмотря на его немаленький вес, прямо-таки бегом кинулись по дорожке со своей глухо охавшей ношей. Воцарилась победная тишина.

Сабинин задержал ее руку, когда она прятала пистолет в сумочку, – ага, браунинг первый номер, гораздо легче того, что носил он, но все же весивший фунта полтора. Игрушка не из категории дамских…